Вадим Борейко

Расследование

Строительство горнолыжного курорта окажет негативное и необратимое воздействие на животный и растительный мир Заилийского Алатау

На снимке: снежный барс.

Окончание интервью директора Центра прикладной биологии Казахстанской ассоциации сохранения биоразнообразия кандидата биологических наук Сергея Скляренко. См. начало: «Главная цель проекта «Кокжайлау» — приватизация земли».

В первой части беседы Сергей Скляренко рассказал о том, как урочище Кокжайлау перевели из категории особо охраняемых природных территорий Иле-Алатауского национального парка в «земли запаса» города Алматы под строительство горнолыжного курорта, с тем чтобы участок можно было приватизировать.

На снимке: Сергей Скляренко.

От бульдозера раны не заживают

— Сергей Львович, теперь давайте посмотрим, чем ради этого «земельного джек-пота» решили пожертвовать. ОВОС (оценка воздействия на окружающую среду), кроме принципа альтернативности, о котором мы говорили в начале интервью, базируется на принципах сохранения и совместимости. То есть строительство курорта не должно приводить к уменьшению биологического разнообразия, не наносить некомпенсируемый ущерб животному и растительному миру.

— В старом ТЭО проекта раздел по животному миру разрабатывал Юрий Грачев, квалифицированный зоолог, специалист по млекопитающим. По ботанике работала Анна Иващенко, один из лучших специалистов по горной растительности. Они сделали отличный анализ. Юрий Александрович детально описал воздействия на животный мир – и крупные, и мелкие, которые мне бы даже в голову не пришли. Анна Андреевна тоже дотошно описала всё. Это была хорошая оценка, объективная и грамотная, абсолютно ничего не спрятано – и в ней показано, что всё будет плохо.

Но выводы делали не эти специалисты: их делал заказчик. И в них написано, что всё будет хорошо, а воздействие (на окружающую среду. – В. Б.) будет локальным, несущественным, обратимым. Что такое «обратимое воздействие»? Это значит вырубить ели, построить курорт, потом его снести — и надеяться, что животные туда вернутся и елки будут снова расти.

В том же ТЭО есть небольшой раздельчик по растительности на Шымбулаке вдоль дороги, возле опор гондольной трассы и т. д. Так вот, там сказано, что участками идет эрозия почвы и для восстановления растительности, в отсутствие дополнительных воздействий, требуется 20 лет. Причем это малая дерновидная растительность, не ельники.

А к таким факторам воздействия, как «беспокойство», даже мелкие птицы не приспосабливаются. Это доказано исследованиями на европейских горнолыжных курортах, которым десятки лет и они уже давно заросли лесом.

А с эрозией почвы вообще ничего поделать нельзя. Горнолыжный курорт – это всегда эрозия склонов. При любом системном уходе и самом бережном отношении – она неизбежна.

— А если еще делать, как на склоне Шымбулака, где бульдозерами уничтожили альпийский луг…

На снимке: профилирование Шымбулакского склона и его последствия.

— Это абсолютное варварство. Кроме того, как говорят горнолыжники, безнадежно испортили склон и для катания, он стал скучным. При «профилировании» склоны просто разрушаются. А на Кокжайлау предполагается профилировать склоны в значительной мере, и эрозия там будет страшнейшей.

В общем, воздействие может быть обратимо только при полной ликвидации курорта. Да и то – как быстро обратимо? Если бульдозер пройдет по песчаной пустыне, ветер заметет, и через год следов не найдешь. А когда бульдозер ковырнул ножом в горах – то всё, в масштабах человеческой жизни эта рана навсегда. За столетия, возможно, она и затянется. Но живущий ныне человек этого «затягивания» уже не увидит. Ни один.

— Значит, Кашпировский тут не помощник: такие рубцы не рассасываются.

— Рекультивация почвы возможна только на пологих участках. На склонах ничего не получится. Причем в ТЭО показано, что на Шымбулаке в результате строительства занесена сорная растительность, вытесняющая местные виды растений. То же самое будет и на Кокжайлау.

Снежные барсы не уплотняются

На снимке: снежный барс.

— Кроме того, вместе с застройкой там обязательно появятся синантропные виды животных (то есть живущие рядом с человеком. – В. Б.): воробей, сизый голубь, домовая мышь, крыса. Оригинальная фауна заменяется «сорной». Это неизбежный процесс, с ним ничего не поделаешь, и нужно воспринимать его как данность.

Крупные осторожные виды млекопитающих вытесняются. Снежный барс не любит беспокойства и оттуда уйдет.

— А сейчас он там есть?

— В 2015-2016 годах двое парней из Института зоологии изучали распределение снежного барса в ближайших к Алматы районах и выяснили, что он есть везде, где минимален фактор беспокойства. Например, в районе Кумбеля. Поселений там нет, людей очень мало, только изредка ходят туристы по тропе. И серьезное беспокойство отсутствует напрочь.

— И теки есть?

— И горные козлы есть: это основная кормовая база барса. Но если протянуть вверх на Кумбель канатки, эти животные оттуда исчезнут.

— В октябре 2013 года Казахстан подписал «Бишкекскую декларацию» о сохранении снежного барса вместе с 12 странами, где есть ареалы его обитания. И в это же самое время разрабатывалось ТЭО строительства курорта, которое создает угрозу его существованию в Иле-Алатауском национальном парке. У нас правая рука не знает, что делает левая? Или мы так любим сам процесс подписания разных международных документов и так не любим их выполнять?

— Причем эта история с барсами не закончилась. В августе 2017 года в Бишкек прошел второй саммит, где была подчеркнута необходимость сохранения мест обитания снежного барса, где есть возможность свободного перемещения, наличие кормовой базы и отсутствие фактора беспокойства.

— Сколько в Казахстане и на планете ключевых ареалов (участков обитания) ирбиса?

— В мире — пара десятков. Два из них наши – Северный Тянь-Шань (в него входит Иле-Алатауский нацпарк. – В. Б.) и Джунгарский Алатау. Они включены во всемирную сеть участков, особенно важных для сохранения снежного барса. У нас есть барс еще в Западном Тянь-Шане, но там его поменьше. И в очень небольших количествах на Алтае.

— Сколько особей в Иле-Алатауском парке?

— По официальным данным парка – 42, но, по оценкам специалистов-зоологов, во всем Заилийском Алатау обитает лишь 30-35 барсов, при этом половина из них в Алматинском заповеднике. В целом по Казахстану оценка численности – порядка 130 особей.

— Но ведь барс высоко ходит, гораздо выше Кокжайлау.

— Зимой он спускается вниз вслед за дичью, летом обитает повыше. А Кокжайлау и особенно склоны Кумбеля – это как раз высоты, на которых зверь держится зимой.

— То есть в случае строительства курорта барс гарантированно уйдет из тех мест?

— Абсолютно гарантированно. Поскольку фактор беспокойства будет и днем, и ночью: подразумевается работа канаток, освещение, шум и т. д. Но он не просто уйдет – его популяция сократится, поскольку сократится общая площадь обитания. Животные, особенно крупные хищники, не «уплотняются». Они не могут жить потеснее, как люди — семеро по лавкам. Они живут ровно с той плотностью, с какой им позволяет кормовая база. Есть размеры участка, зависящие от корма и от рельефа, которые позволяют обитать, например, трем барсам, и четвертый туда уже не впишется. И не размножится.

На восстановление уйдет 200 лет

— Наверное, эти «правила общежития» относятся не только к животным, но и к растениям?

— Это всё так. Если какой-то вид растет на территории 1000 га и из нее вырезать для застройки сто гектаров, он останется на 900 га и нигде заново не появится. И ни о каких пересаживаниях речи нет. Это очень непрофессионально – говорить: мы пересадим растения. Ну, ничего там нельзя пересадить, это смешно. Как можно пересадить 30-метровую ель? Спилить ее можно, да.

— Но, строго говоря, на самом плато Кокжайлау есть большой участок не дикорастущих елей, а посаженных. Кстати, первое ТЭО проекта предусматривало полную его вырубку.

— Этим посадкам столько лет, сколько я себя помню, они были всегда. Но до сих пор не создают впечатления взрослого леса. Я студентом на Большое Алматинское озеро ходил: некоторые ели были высотой со шкаф, сейчас они всего по пять метров, а сорок лет прошло.

— Какая должна быть рекреационная нагрузка (степень непосредственного влияния отдыхающих на природные комплексы) на Кокжайлау и какой она будет после завершения строительства?

— Начнем с того, что здесь большая дырка в законодательстве. Нигде не написано, где и какой эта нагрузка должна быть. Сейчас посмотрю расчеты для ельников, которые делались для Заилийского Алатау. Вот, из устава национального парка: для среднегорья — один человек на гектар. Но это же не для горнолыжного курорта цифра. Там будет как минимум в десятки раз больше.

На снимке: склон горы Кумбель зимой после урагана 2011 года.

— К чему ведет повышенная нагрузка?

— К деградации мест обитания. Человек же не будет просто стоять на пятачке. Трава вытаптывается. Птиц и зверей почти не увидите, кроме грызунов, которые ничего не боятся. Самые красивые цветы исчезают. А с ними – бабочки. И ландшафт из живописного превращается в бедный и скучный. А деревья будут расти. Пока их не срубят.

— По первоначальному ТЭО, под вырубку отводилось 27 гектаров.

— Это действительно огромная вырубка. Хотя и кажется, что в масштабах парка она небольшая, но это, по сути, площадь двух десятков городских кварталов – целый район.

— Сколько примерно деревьев пойдет под топор на такой территории?

— 2,5-3 тысячи.

— Какое время потребуется, чтобы восстановить порубленное?

— Лет двести. Но речь не идет о полном восстановлении: это нереально. В случае строительства курорта все изменения растительного и животного мира урочища будут необратимы, к сожалению.

От курорта в Красной книге не спрячешься

— Сколько всего на территории Кокжайлау видов растений и животных и сколько из них редких, исчезающих, эндемиков?

На снимке: горные козлы, основная добыча снежного барса.

— Флора здесь разнообразна – всего 700-800 видов растений. В зоне прямого влияния курорта окажется треть. Из них редких – 34, реликтовых – 9, эндемичных – 9. В Красную книгу РК занесены 16 видов, в том числе в международный список исчезающих растений – яблоня Сиверса и абрикос обыкновенный.

На снимке: тянь-шанский бурый медведь.

Из фауны встречаются до шести десятков видов млекопитающих, две сотни видов птиц, а также пресмыкающиеся и земноводные.

На снимке: туркестанская рысь.

Под угрозой исчезновения находятся снежный барс, тянь-шанский бурый медведь, каменная куница, туркестанская рысь, из пернатых – черный гриф, черный аист, бородач, орел-карлик, синяя птица и т. д., всего больше десяти видов.

На снимке: горный улар.

Яблоня Сиверса беззащитна перед акиматом

— Когда со стороны ущелья Алмаарасан начинали строить дорогу, там краснокнижные яблони Сиверса собирались рубить. Но это же вроде бы правонарушение.

— С охраной растительного мира у нас интересно вышло. С фауной понятнее. Есть закон об охране животного мира, там формулировки достаточно четкие: недопустимо уничтожение редких видов, разрушение мест их обитания и т. д.  А закон о растительном мире у нас отсутствует как таковой! Есть Лесной кодекс, там предусматриваются какие-то штрафы, но растительность, которая не относится к лесу, «выпадает» и в результате не очень хорошо охраняется. Поэтому, если что-то случается на землях за пределами государственного лесного фонда: хищническая вырубка, заготовка лекарственных трав и т. д., — с этим очень сложно бороться, потому что законодательство подвисает.

И вот получается: для того чтобы добыть из природы краснокнижное животное (для зоопарка или других целей), нужно специальное постановление правительства на изъятие определенного количества редкого вида. Оно разрешает, условно говоря, поймать двух ящериц, барса или пару джейранов.

— Такие постановления — разовые?

— Разовые! Для видов животных из Красной книги никаких квот отлова не существует. А вот чтобы срубить десяток яблонь Сиверса или пяток абрикосов – выходит, никакого постановления правительства не нужно. Достаточно решения заказчика, в данном случае – управления акимата. Он просто выплачивает компенсацию.

Когда левый карман компенсирует правый

— В своем анализе вы писали, что эти компенсации фактически перекладываются из одного кармана в другой. Поподробнее расскажите.

— Компенсация из чего складывается? Строили дорогу, срубили дерево – ущерб должен быть компенсирован. Есть шкала исков по возмещению ущерба растительному и животному миру. Срубить ель стоит столько-то, считают количество елей, которые будут спилены под застройку, актируют – и вот энное количество МРП должно пойти в госбюджет. Но дорогу строят, тянут коммуникации, готовят площадку под застройку – и платят компенсации! — на деньги государства. В лице Алматинского акимата. Совершенно дикая ситуация! О каком возмещении ущерба природе речь, если деньги просто прошли по кругу? Ущерб даже не возмещен национальному парку. Вообще, компенсации за все нарушения: незаконную вырубку, браконьерство — не идут на целевые счета на охрану природы, а уходят в единый республиканский бюджет, как в черную дыру. И там уже тратятся по усмотрению государства.

Иначе говоря, по факту за данный конкретный ущерб возмещения — нет. Денежная компенсация отсутствует напрочь. Потому что деньги идут не туда.

Какая еще в теории может быть компенсация? Посадки, например.

— С коэффициентом 1:5 – одно дерево срубили, пять посадили.

— Ну да. Что касается участка Кокжайлау, там компенсационные посадки не имеют смысла: зачем в имеющийся лес подсаживать еще сто елей? Что это даст? Фактически ничего. Это натуральный лес, здесь идет естественное лесовосстановление. Посадки разумны там, где случился катаклизм – скажем, пожар на сопке Мохнатка. Там можно искусственно ускорить процесс восстановления.

Лучшее, что мы имеем, не сделано руками

— Сторонники проекта почему-то изо всех сил не хотят видеть убыточность курорта. То, что он не даст ожидаемого эффекта. Доходы горнолыжных курортов во всем мире падают, они уже не в тренде. В это же время мы наблюдаем бурный рост экотуризма.

В Казахстане привлекательных вещей, с точки зрения западного туриста, — раз-два и обчелся. Национальные традиции – это на любителя, на определенную прослойку людей. Древних городов у нас нет, только останки городищ. Современные города никого не потрясают, из-за них не едут с другого конца света. Всё, что у нас есть, — это ландшафты. Объективно — больше в Казахстане показывать нечего. Поэтому экотуризм – самый перспективный вид туризма в Казахстане. И чуть меньший сегмент – экстремальный туризм: альпинизм, сплав по рекам. В общем, природа – это лучшее, что мы имеем.

— То, что, как и дети, не сделано нашими руками.

— (Смеется.) Да. За потрясающими пейзажами сюда люди летят, а не за горнолыжными курортами. И гробить остатки природы возле города – ну совершенно дико. Хотя курортов возле Алматы хватает. Есть Шымбулак, есть пара других, которые нужно довести до ума, — Акбулак и Табаган. И наверняка будут строить курорт «Южный Каскелен». О нем молчат, потому что все говорят о «Кокжайлау». Но «Каскелен» еще два года назад стоял в планах развития туризма Алматинской области.

— В Тургене еще Кунаев собирался курорт строить.

— Может, это хороший вариант с точки зрения горнолыжной: склоны интересные, не очень много надо рубить. Но мне как зоологу он не очень нравится: всё-таки мощный фактор беспокойства в нетронутых местах.

— Но если уж выбирать между Кокжайлау и Тургенем — где лучше строить?

— Я выберу Каскелен (смеется). Объективно! Флора и фауна там, конечно, тоже важны, но это ущелье уже значительно подыспорчено, и вписать туда курорт было бы логично и не так болезненно.

А Кокжайлау – единственный прогулочный горный участок возле города, куда есть относительно легкий доступ на общественном транспорте. И было бы совершенно неразумно грохнуть его. Даже с экономической точки зрения – абсолютная нелепость.

Народ должен знать своих героев

— Давайте считать. С точки зрения экономики строить курорт – нелепо. С горнолыжной – ну очень сомнительно. С позиций зарубежного туризма – уже и аким Алматы признал, что на международный уровень «Кокжайлау» не тянет. Берем экологический аспект – никакой пользы, кроме страшного вреда растительному и животному миру. Какой остается резон городить курорт? Только прибрать к рукам землю. Тысячу гектаров роскошного пока ландшафта.

— Кроме земли, никаких причин не видно. И, может быть, еще желание элементарно заработать на строительстве. Не будем говорить о «левых» вещах, но это элементарно огромные подряды. В сумме – на сотни миллионов долларов. Но нельзя же всё мерить на деньги и просто из-за больших подрядов уничтожить урочище.

Как только начнут строить, было бы хорошо поставить на въезде доску почета с лозунгом «Мы строим «Кокжайлау»!» — с портретами проектировщиков, строителей, работников акимата, всех, кто что-то подписывал и продвигал проект. Чтобы народ знал своих героев!

— Хорошая идея.

— Ну, а почему нет? Люди же должны гордиться тем, что они делают, согласитесь. И получать моральное удовлетворение от своей работы. А то получается, у нас крайний один Байбек, который получил проект «по наследству». Хотя он свернул масштаб курорта.

— Кстати, я как-то на фейсбуке написал пост о том, что сейчас, кроме акима, пары чиновников и нескольких блогеров, никто публично не «топит» за курорт.

— Да, четыре года назад сторонники проекта были гораздо активнее.

— Видимо, вырос – слегка переиначу ваш термин – «фактор беспокойства о репутации». Как личной, так и деловой. Есть риск стать нерукопожатным: «А-а, это тот бизнесмен, который бабки на уничтожении природы колотил?» 

— Мое предположение таково: активная фаза пропаганды курорта прошла, и медленно, но верно находят деньги и покомпонентно проект начинают реализовать.

Депутаты должны проявить свою позицию поименно

— Вы сторонник «нулевого варианта»?

— По отношению к горнолыжному курорту – да. Считаю, что в урочище Кокжайлау его строить нельзя. Но полностью «нулевой вариант» – это оставить всё как есть. А он, на мой взгляд, малореалистичен. Я — сторонник экопарка.

— Что нужно сделать, чтобы в урочище не было курорта? Комментаторы на фейсбуке предлагали мне Леонардо Ди Каприо написать.

— (Смеется.)

— А что тут смешного? Он же всемирно известный защитник снежного барса. Предлагал участникам Бишкекского саммита подписать петицию «Save snow leopards!»

— Да. Посол мира ООН по вопросам климата.

— Тем более. А строительство курорта несет угрозу популяции ирбиса, вы сами говорили. Потом еще было предложение, чтобы общественный совет при акимате провел поименное голосование — ГЛК «Кокжайлау»: ты за или против?

— Было бы очень полезно, чтобы и маслихат устроил нечто подобное. У нас же есть для чего-то депутаты?

— Они там для других целей. Я как-то писал, что в маслихате почти половина состава — предприниматели, некоторые выигрывают тендеры акимата, и вообще местный представительный орган смахивает на акиматовский бизнес-департамент.

— Курорт — очень серьезное для города дело. А самое главное – это гигантские деньги из бюджета Алматы. И депутаты, и общественный совет должны поименно проявить свою позицию. Это будет правильно.

Заграница нам не поможет

— Является ли затея с курортом нарушением международной Конвенции «О биологическом разнообразии», ратифицированной Казахстаном?

— Да, можно под это подвести. Но, к сожалению, хоть конвенция вроде бы обязывающая, но не имеет механизмов принуждения. У нее нет прямого действия, она декларативная.

— А что, международные конвенции – такие же, как наши законы: есть работающие и есть неработающие?

— Да! Моя любимая конвенция – CITES (Convention on International Trade in Endangered Species of Wild Fauna and Flora, Конвенция о международной торговле видами дикой фауны и флоры, находящимися под угрозой исчезновения. – В. Б.). Она регулирует порядок перемещения редких видов через границы. Чтобы защищать животных в странах, где процветает браконьерство, надо закрыть рынки сбыта. По этой конвенции Казахстан поставляет на экспорт икру осетровых, и, если мы нарушаем требования, CITES нам закрывает квоту. И ни один европейский таможенник или трейдер не пропустит икру из Казахстана. Вот так реально работает короткая и понятная конвенция прямого действия, у которой есть механизмы принуждения.

Что я могу сказать, резюмируя наш разговор о Кокжайлау? Ни одна заграница нам не поможет. Если мы сами себе не поможем, на международные организации в этом вопросе надеяться нельзя. Можно надеяться на их моральную поддержку, но никакого реального воздействия они оказать не смогут. Это наше внутреннее дело, которое мы должны решать сами.

Фото: Олег Лукановский, Казахстанская ассоциация сохранения биоразнообразия, Вадим Борейко, Экологическое общество «Зеленое спасение».

*Публикуется с разрешения автора.