Это будет опаснейший прецедент

Меньщиков Валерий Федорович, физик – член Совета Центра экологической политики России (ЦЭПР), член Совета Программы Социально-экологического союза (совместно с ЦЭПР) “Ядерная и радиационная безопасность”. В 1990-1993 гг. депутат Верховного Совета Российской Федерации, заместитель председателя Комитета по экологии, курировал вопросы ядерной и радиационной безопасности. Затем работал в аппарате Совета Безопасности Российской Федерации в качестве секретаря Межведомственной комиссии по экологической безопасности.

В последние годы занимается вопросами правового регулирования проблем ядерной и радиационной безопасности, анализом риска в атомной сфере, проблемами обращения радиоактивных отходов.

————————————————————————

Вопрос. Известны ли Вам государства, которые импортируют радиоактивные отходы (РАО) других стран и осуществляют их захоронение на своих территориях?

Ответ. Я во всяком случае не знаю таких цивилизованных стран. Это, конечно, условное понятие – “цивилизованная страна”, тем не менее есть такое общее название стран, которые в первую очередь заботятся о своем народе, его здоровье и т.д. Это – все-таки признак цивилизованности. Национальные законодательства крупных стран, особенно ядерной пятерки, запрещают импорт радиоактивных отходов из других стран. Кроме того, давайте вспомним, что есть Базельская конвенция 1989 года о контроле за трансграничной перевозкой опасных отходов и их удалением, в соответствии с которой трансграничные перевозки опасных промышленных отходов, их хранение (захоронение) запрещаются на международном уровне. Радиоактивные отходы явно попадают в категорию опасных отходов. Не знаю как Казахстан, а Россия ратифицировала эту конвенцию в 1994 году.

Вопрос. С какими проблемами может столкнуться Республика Казахстан, если все-таки будет принято решение о ввозе и захоронении радиоактивных отходов?

Ответ. Я бы ответил сначала как физик. В категорию радиоактивных отходов попадает достаточно большая гамма веществ разной активности. И вообще в мире и в нашей стране их классифицируют в зависимости от уровня активации так: низкоактивные, среднеактивные и высокоактивные. Они могут быть в разном состоянии: в жидком, твердом (газообразные не берем – их не перевезешь). С начала развития ядерной энергетики радиоактивные отходы, образующиеся на различных ее предприятиях, а также при использовании ядерных материалов в промышленности, медицине и т.д., представляют самую серьезную проблему для дальнейшего развития этой отрасли. К примеру, объем РАО в странах ЕЭС от действующих реакторов и их последующего демонтажа составит 1,7 млн. тонн. Более 95% этого объема – низкоактивные отходы. Все это радиоактивное наследство надо хранить многие годы в пределах своих национальных территорий под строжайшим контролем. В Казахстане люди, имеющие отношение к атомной промышленности, – грамотные и образованные специалисты, и речь, наверное, идет о желании предоставить услуги по хранению и захоронению низкоактивных и среднеактивных отходов. В каком виде они будут поступать – в жидком или твердом? Будут ли они заключены в какую-то матрицу (бетон, битум и т.п.)? Какой будет уровень тепловыделения при перевозке и хранении? Какие радиоактивные газы возникнут в процессе обращения с отходами? Встают десятки вопросов из сферы радиационной безопасности. Хранение РАО – это очень сложный и специфический процесс, определенная индустрия, которая должна работать и контролировать хранилища многие десятки (иногда сотни) лет. К примеру, в Германии при выдаче лицензий к хранилищам предъявляются такие же требования, как и к другим ядерным установкам, и, кроме этого, требования, обычно применяемые к горнорудным сооружениям.

Еще одна проблема – это проблема нормирования. Во многих странах, откуда могли бы поступать РАО, существует своя классификация этих отходов. У МАГАТЭ – своя, у России – своя, у американцев вообще другая, отличающаяся от нашей. Поэтому эта шкала может сдвигаться и может получиться нестыковка. Допустим, по классификации “среднеактивный отход” вы подготовлены к одной ситуации, но вдруг на самом деле она оказывается более угрожающей, а у вас не подготовлен контейнер, защитный барьер и т.д. Поэтому пока больше вопросов, чем ответов. Очевидно, что Казатомпром обязан представить на экспертизу и для широкого ознакомления подробную программу по обращению с РАО (как своими, так и предполагаемыми для ввоза).

Финансовая сторона. Если низкоактивные отходы можно хранить, не затрачивая больших капиталов, больших ресурсов, то для среднеактивных отходов уже нужны надежно защищенные и дорогостоящие хранилища. В случае ввоза РАО в Республику Казахстан, как я понимаю, никто не заберет обратно привезенные туда отходы. Наивно думать, что кто-то скажет: “Мы ввозим только на временное хранение”. Следовательно, придется решать вопрос окончательного захоронения РАО. В Швеции в соответствии с программой по обращению с РАО для окончательного удаления низко- и среднеактивных отходов было создано хранилище, размещенное в километре от береговой линии под слоем морской воды и заглубленное на 60 м в кристаллической формации дна Балтийского моря. Стоимость сооружения и эксплуатации такого хранилища – миллионы долларов. Нам говорят, что в Казахстане есть уже много мест, будто бы приспособленных для хранения РАО. Но если это котлован, горная выработка от добычи урановой руды, то в данном месте уже нарушена гидрография, геология или какие-то другие естественные условия окружающей среды. При этом возможна миграция радионуклидов в подземные горизонты, попадание их в подземные воды, разнос по обширной территории. Когда в СССР проводились промышленные ядерные взрывы в мирных целях, им предшествовало значительное и скрупулезное изучение геологии мест проведения взрывов. Но спустя десятилетия оказалось, что геологическая картина была неполной, неточной, и радионуклиды проникают теперь с подземными водами в места добычи нефти, газа и т.д.

Существуют и политические вопросы. Я с огромным уважением отношусь к Казахстану и считаю, что это действительно цивилизованная страна, но это будет уникальный опаснейший прецедент. Впервые страна такого ранга будет принимать опасные промышленные отходы на свою территорию. Наверно, не следует обижать африканские или другие слаборазвитые страны, но мне это напоминает ситуацию, когда фирмы свозили туда опасные ядовитые вещества в бочках. Это было на уровне сделок с каким-нибудь коррумпированным африканским правительством. Очень бы не хотелось проводить даже близкие аналогии, но повторяю: это опаснейший прецедент, с моей точки зрения, подрывающий авторитет страны, создающий негативное отношение к ней остального цивилизованного мира. Может сформироваться мнение, что в Средней Азии тоже есть государство подобное африканским, готовое принимать самые грязные и опасные отходы со всего мира.

Вопрос. Является ли ввоз и захоронение радиоактивных отходов на территории Казахстана только внутренним делом страны?

Ответ. Обсуждать этот вопрос – это, конечно, внутреннее дело Казахстана. Принимать решение, несомненно затрагивающее важнейшие вопросы безопасности населения и территории сопредельных стран, – конечно, лучше проконсультировавшись с ними. Хотя бы на предварительном этапе желательны консультации. Я считаю, что наши неправительственные организации в России и Казахстане должны совместно обсуждать такие темы, которые затрагивают интересы дружеских соседних государств. На ведомственном уровне, как мне представляется, такие консультации между Минатомом России и Казатомпром происходят обязательно. Очевидно, между ними существует определенное взаимопонимание и, может быть, Минатом России готов оказывать техническую помощь. Но у нас есть прецеденты, когда Минатом России, с нашей точки зрения, тоже принимал некорректные решения, объявляя о своих совершенно фантастических замыслах, причем каждый раз говоря о том, что это на благо решения экологических проблем.

Вот пример с завозом в Россию иностранного отработанного ядерного топлива (ОЯТ). Магические 20 миллиардов долларов, которые якобы уже с этого года должны были пойти в бюджет России, в бюджет Минатома и в бюджет территорий, которые надо реабилитировать, не существуют. И в ближайшие годы, как недавно подтвердил на встрече с экологами министр атомной энергетики г-н Румянцев, даже контракты не предвидятся: нет рынка, или он перекрыт конкурентами. Следовательно, мы наблюдаем совсем другой поворот событий. Многие депутаты нашего парламента голосовали за разрешение ввоза ОЯТ в Россию, предполагая, что будут поступать огромные деньги и часть из них действительно пойдет на решение экологических проблем. Я думаю, что объявленные в Казахстане цифры тоже нереальны. Это видно на примере неизмеримо более могучего Минатома России, к которому в мире относятся с гораздо большим вниманием и уважением во многих вопросах, потому что здесь есть ядерное оружие. Тем не менее и это министерство не смогло реализовать свою финансовую, бюджетную задумку, свою фантазию. Люди, которые разбираются в ситуации, сразу предупредили, что никаких 20 млрд. не будет, а дай Бог, чтобы были хоть какие-нибудь небольшие поставки, но все это не было услышано. Сегодня это реальный факт. Поэтому я могу заранее сказать, что и 2 млрд., и 20 млрд., и 40 млрд. – это фантастика.

Вопрос. Не кажется ли Вам, что поправки, принятые в российское законодательство, и кампания, развернутая Казатомпромом за принятие аналогичных поправок, являются звеньями одной цепи?

Ответ. Я думаю, нельзя говорить, что это звенья одной цепи, просто это одинаковые поиски выхода из определенного тупика, в котором оказались наши страны. От ядерных программ, в первую очередь военных, осталось огромное наследство. Это характерно для России. 90% всех радиационных проблем, накопившихся за прошедшие годы, – это наследие военных программ. В безумно короткие сроки надо было создавать бомбу, а дальше началась гонка вооружений, и на Урале и в Сибири были построены три секретных предприятия по наработке оружейного плутония и урана. Тогда был главный приоритет – время. Поэтому никто не обращал внимания на окружающую среду и на людей, даже на своих работников. Ведь в первые годы не знали, как радиация воздействует на организм. В результате холодная война бесславно закончилась, а следующее поколение получило самое большое в мире радиационное наследие. Так что сегодняшние попытки найти деньги на очистку этих радиационных завалов – это нормальная человеческая реакция, которая в России находит понимание у парламентариев. Это нормальный посыл, но его пытаются решать, одновременно соблюдая, как мы уже убедились, свои собственные ведомственные интересы. И ведомственные интересы довлеют все больше и больше, поглощая социальную часть, уводя ее в тень “непрозрачности”, так как у нас это ведомство до сих пор занимается и военными разработками. Это, как говорится, “секретные ребята”. Поэтому даже парламенту России невозможно проконтролировать распределение денег в нашем атомном ведомстве, не говоря уже об общественности. Отсюда – явные противоречия между благородными помыслами и их реализацией.

Российский Минатом – это не просто одно здание, где сидят чиновники. Это целая инфраструктура в государстве, с закрытыми городами, ядерными комплексами, огромным количеством людей и десятками научно-исследовательских институтов. У нас в Москве их более десяти. Один только Курчатовский институт работает над разнообразнейшей тематикой, в том числе и в области атомной физики, по программам атомных электростанций, реабилитации территорий и по многим другим проблемам. Ясно, что без этого научного потенциала Казахстану было бы очень сложно. Конечно, в Казахстане есть ядерный центр, и это тоже не просто несколько менеджеров, которые чем-то управляют. Поэтому консультации естественно идут. Идет взаимное обогащение какими-то идеями, я думаю, что это нормальный процесс, ничем не прерванный. Только в этом смысле можно говорить о “звеньях одной цепи”. Однако есть, с моей точки зрения, и различия. В российском обществе, в том числе среди специалистов Минатома и Госатомнадзора России, абсолютно негативное отношение к тому, чтобы ввозить на свою территорию радиоактивные отходы. Даже в парламенте, когда обсуждали законы о ввозе ОЯТ, постарались убрать слова “отработанное ядерное топливо”, потому что этого общество не принимает, не понимает и не поймет в ближайшее время. Сегодня позиция России четко отражена в новом законе “Об охране окружающей среды” (принят в 2002 году), в котором подтвержден запрет на ввоз РАО из других государств.

Вопрос. Кому выгодно внесение в законодательство поправок о ввозе радиоактивных отходов, помимо самого Казатомпрома?

Ответ. Я могу ответить на этот вопрос только на нашем примере, хотя всегда подчеркиваю, что наши государства – птенцы из одного гнезда: возникающие политические или социальные ситуации очень схожи.

Когда обсуждали законы о ввозе отработанного топлива, получилось так, что для обработки общественного мнения, обработки депутатов высшим руководством Минатома России было выдвинуто несколько очень благородных тезисов. Вот два из них: “Большая часть денег пойдет на реабилитацию пострадавших территорий” и “Мы поддерживаем развитие высоких технологий”.

Однако подчеркиваю, что в ближайшие 20-25 лет мы не сможем перерабатывать отработанное ядерное топливо, если таковое вообще будет поступать к нам не с российских реакторов. А это означает, что на протяжении жизни одного поколения мы его будем только хранить. У нас есть проекты хранилищ, есть наполовину заполненное хранилище под Красноярском на Горно-химическом комбинате отработавших сборок от реакторов ВВЭР-1000. Какие-то заделы существуют, но ни о какой переработке не может быть и речи. Это некая фикция, некая ширма, что мы имеем высокие технологии, что мы передовая держава, что американцы в этом плане от нас отстали. Следовательно, “проталкивая” законы о ввозе ОЯТ, представители Минатома России вводили в заблуждение депутатов, говоря о высоких технологиях. Они действительно существуют, но в других направлениях. А то, что мы имеем в сфере переработки ОЯТ – это самые грязные, с точки зрения экологии, технологические процессы, разработанные с единственной целью – наработки ядерно-делящихся компонентов для атомного оружия. То есть интересы Минатома были задрапированы благородными намерениями, на которые “купилась” часть депутатского корпуса.

Активность лоббистов была очевидна, это видно и по стенограммам. Причем это были не физики, и даже не специалисты Минатома. Почему и возникает наивный вопрос: “Чего это вы, ребята, с таким жаром-пылом, не зная ни сна, ни отдыха, лоббируете программы Минатома? Что-то тут непонятно”. Значит, они были как-то в этом заинтересованы. Можно строить разные гипотезы, но я знаю достаточно хорошо, какой мощнейшей пиаровской структурой по работе с общественностью располагает Минатом России. Это и неограниченный выход на средства массовой информации, своя новейшая телестудия, издание очень дорогих журналов для широкой публики, свои газеты и т.д. Ресурсы Минатома не сравнить с ресурсами критиков его позиции. У него много денег, чтобы и на телевидении выступить со своей точкой зрения, и провести широкие акции. У него достаточно средств, чтобы в индивидуальном порядке разъяснить свою позицию каждому волнующемуся депутату или фракции. Я думаю, что такая же ситуация в Казахстане. Может быть, отличие только в одном: за последние 10 лет у нас все-таки сформировалась другая точка зрения – точка зрения неправительственных экологических организаций, некоторых политических партий, и общество слышит представителей этих организаций и партий.

Примером тому служит подготовка к проведению всероссийского природоохранного референдума, которая показала небывалое единодушие населения по данному вопросу. Инициативной группой было собрано около 2,5 млн. подписей. Более 80% респондентов на вопрос: “Вы за или против ввоза отработанного топлива?” – ответили: “Против”. Такого в Российской Федерации еще не было ни разу при обсуждении других серьезных вопросов. Значит, несмотря на огромные ресурсы Минатома, министерство не доказало обществу справедливость и финансовую прозрачность своих планов. Общество не поверило. Оно уже стало достаточно грамотным, разбирается и понимает, что атомное ведомство не предоставило убедительных аргументов в плане безопасности человека и окружающей среды.

Беседу вел С.Соляник, член Экологического общества “Зеленое спасение”.
Подготовлено к печати 05.06.02.