Догорала заря над хмурой, седой от снежных проплешин Андасайской степью, и розовые отблески ее лишь подчеркивали холод и одиночество стылой земли, что затаилась и онемела от диких ветров и хриплого воя старого волка, бредущего на горизонте.
Волк устало перебирал ногами и старательно обходил наледи, боясь поскользнуться и, не поднявшись, остаться здесь навсегда. Жестокий голод терзал и рвал на части его иссохшийся желудок, толкал вперед, вызывая нестерпимую боль в разбитых лапах; и ветер леденил нутро, вытягивая последние капли тепла, что связывали его с жизнью. Волк поводил головой, и трепетные ноздри старались выхватить из ледяных струй ветра хоть какой-нибудь отзвук тепла и добычи, но тот нес запах ледяных просторов, отбушевавших бурь и снежных заносов. И тогда, в отчаянии, он высоко задирал широколобую серую морду и начинал выть, сначала тонко, с жалобными переливами, потом в голос вплетались тоска и муки терзавшего голода, и волк свирепел, набирая силу, и вой его сливался с завыванием северного ветра.
Нет печальнее картины, чем замерзшая стылая степь. Снега не так часто укрывают бетпакдалинские просторы, где ветер не встречает преград и бушует в свирепой злобе, закручивает ледяные вихри над кустиками тамариска и голыми ветвями саксаула, сбивая тонкую вязь голубой изморози.
Сайгаки пришли к полудню. Их молчаливые стада, как белые призраки, рассеивались по всему пространству, заполняя степь живым и теплым своим присутствием. Они брели, не останавливаясь, ощипывая веточки полыни, и лишь изредка поднимали головы в сторону вожака.
После сотен километров пути сюда они явились уже в зимнем наряде. Белая с теплым подпушком шуба всегда защищала сайгаков от сильных морозов и ураганных ветров. А самцы не только приготовились к зиме, атрибуты предстоящих свадеб украшают их, выделяют из общего стада. Огромный, свисающий нос увеличивается в два раза, кожный покров на шее утолщается и покрывается гривой, придавая мощь всей фигуре. Но, все это к свадьбе… а пока нужно собрать гарем.
…И ожила вдруг степь под яростные битвы самцов, и отшатнулись стада самочек, взволнованные их властным призывом, и затаились слабые, и притихли трусливые.
Как сабли, скрестились рога двух могучих самцов, но треск их еще не выдавал подлинной силы соперников. Боясь подставить друг другу бока, они, пятясь, разошлись, подбадривая себя и тряся головами, и вдруг снова сшиблись, метя в шею и грудь, и вот уже первая кровь показалась на гриве одного, и тяжело охнул другой, оседая на задние ноги, но никто не покинул поле схватки, не прервал поединка. Ярость кровавого боя уже застилала глаза, острые копыта вонзались в мерзлую землю, и поединок их был равен битве разъяренных львов. Не хотел уступать ни тот, ни другой, и вновь, сплетясь рогами, теснили и ранили один другого, напрягаясь всем телом на дрожащих ногах, не видя уже друг друга из-за кровавого тумана, что застилал им глаза. И вот дрогнул один, уворачиваясь от удара и сберегая пораненную шею, и тогда соперник в ярости погнал его и бил, не щадя, вдогон… И вот уже праздновал победу, хмуро озирая притихшее стадо, оглядывая место битвы и степь, куда пришел он ради этих минут.
Теперь, отвоевав в боях табунок самочек, победитель включился в гон. И, смешивая день и ночь, стал следить, чтоб не разбежались, не соединились они с другим стадом, начал гонять молодых самцов, что не участвуют в нынешних свадьбах, потом перегонять гарем с места на место, не давая себе покоя, перестав есть, довольствуясь лишь снегом, чтобы утолить жар постоянных гонок и разгоряченного сердца, готового отдать всего себя ради продолжения рода сайгачьего племени.
…Битвы гаремных самцов продолжаются то тут, то там, наполняя землю трепетом жизни. И хотя бродит по степи уже много покалеченных, выбывших из игры самцов, хотя все тот же леденящий ветер пронизывает тело насквозь и серые тени волков миражами скользят вдоль холмов, жизнь торжествует.
…Буран надвигался медленно. Сначала потеплело, стих мучительный холодный ветер, и низкие черные тучи, тяжело клубясь, погасили день. Стало совсем темно, и вожак стаи встал, настороженно следя за подошедшими совсем близко сайгаками. Смутное беспокойство несли с собой эти сумерки, и тихое повизгивание волчицы, ее нетерпение от предстоящей охоты раздражали его, не давая уловить в себе причину этого волнения. Он молча куснул ее за бок, и волчица обиженно замолчала и отошла в сторону, продолжая следить за стадом. Ее всегда мучил голод, и зачастую, не справляясь с собой, она выходила из подчинения вожаку и раньше времени выскакивала из засады. Ей часто попадало за сорванную охоту, за пустые желудки стаи, но вожак обычно вступался за нее после хорошей трепки и брал под защиту.
Когда стадо подошло совсем близко, стая разделилась: два волка, чтобы перекрыть отступление, устремились в обход, по одному, во фланги, а вожак с волчицей остались на месте.
Небо совсем потемнело. Высоко прогудел верховик, но гул его сильных порывов был только слышен, на земле же не дрогнула даже травинка. Загонщики вынырнули почти у самого стада и теперь молча неслись по долине, быстро сокращая расстояние. Стадо смешалось и ринулось в сторону, но тут навстречу, почти под ноги им, бросился с фланга белогрудый молодой самец. Часть сайгаков, чуть не растоптав его, ринулась в степь, а часть повернула в другую сторону и, наткнувшись снова на волков, закружилась на месте, в панике давя друг друга. Теперь настала очередь вожака. Он молнией ринулся к перепуганному стаду, в несколько прыжков преодолев разделявшее их пространство, и в ноздри ему ударил теплый запах добычи. Сбив грудью попавших под ноги, он влетел в самую гущу обезумевших от страха сайгаков, уже толком не различая их в отдельности, рвал мягкие, податливые глотки, из которых и в этот смертный час не вырывалось ни крика, ни стона, а слышно были лишь щелканье зубов его собратьев, что, как удары бича, раздавалось вокруг него, да истеричное повизгивание злобной волчицы, которая рвала и убивала без устали, закатив глаза и разметав вокруг морды кровавую пену.
Сильный, ураганный порыв ветра чуть не сбил с ног вожака, и тот припал к земле меж бившихся еще в судорогах сайгаков. Ветер крепчал, не давая подняться, и черные тучи под завывание ветра неслись так низко над землей, что, казалось, оставляли растрепанные куски на ветвях согнувшихся кустарников. Стало совсем темно. Громыхание бури усилилось, и порывы ее раздирали ноздри, накачивая легкие ледяным своим дыханием. Спрятав нос в мягкую шерсть сайгачьего бока, волк чувствовал, как быстро тот остывает и леденеет. А первый снежный вал урагана уже обрушился на поле.
Пронесшись, буря не оставила после себя даже крупицы снега, зато ледяная корка покрывала теперь огромное пространство. Гаремные самцы уже едва передвигались и из последних сил брели меж кустов, раня себя острыми, обломанными сучьями. Снега не было, и они от жажды лизали лед, тщетно стараясь напиться и заглушить слабость и пустоту внутри тела.
Время свадеб кончалось, в долине уже не было корма, и первые стада потянулись в обратный путь, на север. Они шли, равнодушно обходя трупы гаремных владык, натыкаясь на живых, которые еще стояли со смертной тоской в глазах, но уже не могли сделать и шага, или лежали… и, чуть приподняв голову, смотрели вслед уходящим.
Что было в них, в этих животных, в битвах отвоевавших себе право на смерть? Разве только инстинкт продолжения рода? Не хочется верить, что все ограничивалось только инстинктом… что-то высшее, похожее на подвиг во имя жизни было в этих умирающих животных, потому что вместе со стадом уходили и живые, невредимые, полные сил гаремные самцы. Значит, одни отдали себя до конца, другие…
Долгие километры пути, скудный корм и преследование волков, короткий, не успевающий восстановить силы отдых — это извечное состояние кочевок, и сайгаки привычны к этому. После гаремных разделений и стадной потребности “хозяина”, стада вновь соединились. Теперь их возглавила старая, опытная самка, которая идет впереди всех, прокладывая путь и подавая сигналы опасности.
К реке Чу вышли уже под вечер. Вдали, переливаясь огнями, виднелось село. Река, что в иные годы не замерзает и которую стада преодолевают вплавь, замерзла. Гладкий, как зеркало, лед отсвечивал голубизной и потрескивал от мороза. Стадо сгрудилось и встало. Тишина. Лишь дыхание сайгаков да отдаленный собачий лай нарушал ее. Осторожно принюхиваясь, самка вышла на лед. Перебирая скользящими ногами и напрягая их, чтоб не разъехались, она сделала несколько шагов и оглянулась. Стадо стояло, молча наблюдая за ней. Еще несколько шагов — и вдруг задние ноги разъехались, самка забилась, суча передними и упираясь мордой в лед, но подняться уже не могла, и так и осталась лежать распластанная и беспомощная в тиши наступающей ночи.
…И утром можно было наблюдать все ту же картину: голодное стадо на берегу и замерзшая на льду самка. Стадо тихо вздыхало, перебирая ногами, но не двигалось. К полудню на лед вышла еще одна самка и тихо побрела по замерзшей реке, не оглядываясь и не останавливаясь. Она была уже далеко, когда стадо всколыхнулось, задние давили и вытесняли на лед стоящих впереди, те падали, пытаясь отползти назад, к берегу, мешали и подбивали других, но стадо, не останавливаясь, проходило по ним, давя и сметая с пути. На гладком льду сайгаки рассыпались и, осторожничая, боясь рядом идущего, торопливо семенили, стараясь не спускать глаз с самки-вожака, которая благополучно добралась до берега и, также не оглядываясь, не поджидая никого, пошла дальше. Когда схлынул основной поток, на льду осталось много животных: одни просто не могли встать и испуганно дрожали, глядя на удаляющееся стадо, другие — с неестественно вывернутыми ногами были покалечены и обречены.
На берегу, вдоль которого ушло стадо, скоро показались ребятишки. Многие из них были с санками и веревками. Не шумя и не пугая и так уже обезумевших от страха животных, они по-деловому схватывали веревками беспомощных сайгаков, грузили на санки и везли к берегу. Отпускать было сложнее, но здесь уже помогали взрослые, печально относя в сторону тех, кто не мог уже встать. Последних перевезли уже в сумерки и довольные пошли по домам.
Школьный учитель рассказал нам, что придумали все это сами ребята и что уже не первый раз таким вот способом они спасают беззащитную на льду сайгу. Правда, иногда встречаются взрослые из поселка, которые режут и стреляют животных прямо здесь же, на реке, поэтому теперь учителя ходят вместе с детьми.
…По светлому такыру(1), меж редких кустов черного саксаула зигзагом мчится большая птица. Ее длинные, крепкие ноги стремительно несут огромный веер перьев, переливающихся золотисто-охряными пятнами. Головы не видно, вместо нее, как струи ковыля при сильном ветре, трепещется ореол из длинных, рассученных черно-белых перьев. В каком-то самозабвении, ничего не видя и не слыша, катится этот ослепительный букет. Но вот птица остановилась и начала отплясывать на месте, и золотые глазки хвостовых перьев еще ярче заблистали под солнцем, а изогнутая шея в драгоценном жабо то откидывала маленькую изящную головку далеко за спину, то поднимала плавно, и тогда можно было полюбоваться прекрасной короной перьев над темным, блестящим клювом.
Начал свой брачный танец джек — значит пришла весна! С далеких берегов Инда и мрачной пустыни Тар принес на крыльях ее веселый джек. Весна идет неторопливо, с первой изумрудной зеленью солянок, легким утренним туманом и первыми следами проснувшихся от спячки животных. Высоко в небе зазвенел жаворонок, кричала пустельга, слышался стук панцирей турнирных боев черепах. Но не только стук привлекал внимание — в любовной страсти кричали черепахи, до предела вытянувшись из своих, так не нужных сейчас панцирей; они почище кошек выводили рулады, и их широко открытые пасти несли в весеннюю ширь свой гимн ожившей природе.
А в синем ярком небе играли степные орлы… Их сильные крылья со свистом и шумом разрезали прозрачный воздух, и они радовались жизни, земному простору, раскинувшемуся под ними. Они гонялись друг за другом, сближались и стукались легонько грудью, падали, сомкнув крылья, и снова взмывали со свистом высоко в небо, и парили в весенних лучах солнца. И вдруг насторожились… и плавными кругами пошли к земле.
После семи месяцев спячки вышли под солнце сурки-байбаки, толстые и проворные, они то и дело сновали у открытых нор, то поесть зеленой травки, то погреться, а то и просто постоять, глядя на первые нежные цветы. Но они были очень осторожны и после резкого, короткого свиста дозорного, предупреждавшего всех жителей колонии о появлении орлов все моментально попрятались и долго не выходили.
Но орлы, видно, готовы были ждать и снова взмыли в небо так, что почти исчезли из виду.
Как всегда, сначала выбежали молодые. Они не уходили далеко от норы и возились на кучах выброшенной земли, кувыркаясь, задирая друг друга. Немного погодя появились и взрослые сурки, и поляна вновь ожила. Недалеко от норы встал под солнышком и тут же задремал большой, старый байбак. Сложив лапки на животе, он мирно посапывал и, видно, не слышал предостерегающего свиста и вздрогнул лишь в тот момент, когда огромная тень метнулась к нему и накрыла, придавив тяжелыми крыльями.
…Недалеко от мутной реки Сарысу огромным табором расположились сайгаки. Это “родильный дом”. Сверху видно, что тянется он на многие километры, и многоголосый шум стоит над долиной. Сайга стоит, лежит, снует к водопою и обратно. А на земле, умело замаскировавшись, лежат новорожденные сайгачата — кто свернулся в комок, кто, вытянув шею и закрыв глаза, прямо слился с землей, а некоторые уже пробуют делать первые шаги, падают, качаются, но упорно продолжают осваивать родную уже степь. Напившись воды, самочки спешат накормить своих питомцев и громкими криками отыскивают их.
Грифы и стервятники кружат низко над стадом. Их много и вокруг, на небольших холмиках и бугорках. Сейчас здесь есть чем поживиться: послед, мертвые сайгачата и взрослые самки. Все быстро подбирается и исчезает в желудках этих прожорливых птиц. Самки их еще сидят на гнезде, и они спешат их накормить, тяжело поднимаясь и через некоторое время возвращаясь обратно. Они кричат и толкают друг друга крыльями, хватают остатки мяса и окровавленные кости. Скандальный характер и жадность, неопрятность их бурых одежд, ощипанная шея не вызывают симпатии, но явная их помощь природе очевидна.
…Солнце припекало теперь сильней и сильней. Зацвел тамариск, наполняя воздух тонким и нежным ароматом, заалели маки, долины и поля незабудок подернулись нежной утренней дымкой.
Сайгачат родилось много, и две старые самки взяли их под свое покровительство, сбив всех в один большой “детский сад”. Теперь они кочевали отдельно, не мешая взрослым и не путаясь у них под ногами. Строгие самки не делали больших переходов, чтобы сайгачата привыкли и набрались сил. Длинноногие и пока что несуразные, они прекрасно чувствовали себя в стаде себе подобных, а на стоянках уже вовсю щипали траву.
…В отличие от бетпакдалинских, устюртские сайгаки зимуют в районе песков Сам и колодца Кугусем. Окот обычно проходит там же, в пустыне Сам, у южных ее пределов.
Древняя земля Устюрта помнит миллионные стада сайгаков, которые лавиной заливали ее просторы, помнит массовые их отловы, когда содрогнулась земля под тяжестью несущихся к ловушкам стад. Эти ловушки сохранились до сих пор, и количество их свидетельствует о том, сколько животных обитало здесь раньше. Сохранилась здесь и сайга, только не в прежнем количестве, чему способствовало, конечно, интенсивное освоение Мангышлака и Устюрта. Линии газо- и нефтепроводов, многочисленные железные и автомобильные дороги, растущие промышленные предприятия, города и поселки. Но все же в центральной своей части Устюрт остался величественным памятником природы, грандиозностью своих чинков(2) и девственностью сравним он разве что с каньоном реки Колорадо. Многочисленные стада сайгаков и муфлонов находят здесь убежище, находят и воду, хотя считаются эти места самой безводной частью нашей страны.
…Был жаркий день. К полудню к водопою потянулись сайгаки. Их осторожно вела большая старая самка. Она подолгу стояла, вслушиваясь, и стояло стадо, напряженно следя за ней, готовое сорваться и исчезнуть в любую секунду. Вода была уже близко, когда самка увидела опасность, увидела совсем рядом, на каменной гряде, и встретилась глазами с холодным взглядом врага. Она отпрянула в сторону, храпя и давясь страхом и призывая за собой стадо. Животные ее поняли, и, мгновенно развернувшись, понеслись прочь, охваченные ужасом. Огромными прыжками догнав самку, гепарды отбили ее от стада и погнали ее по долине. Казалось, они уже не бегут, а летят над землей и никакие скорости не могут сравниться с этим прекрасным бегом. Почти одновременно они нагнали сайгу и, сбив грудью, тяжело навалились на нее.
…Над степью плыла жара, и измученное дневным переходом стадо долго стояло перед колючей проволокой, ограждающей культурные пастбища. Еще одно препятствие, новое на недавно освоенной кочевке. Сколько их? Засеянные поля и несмолкающий гул тракторов, тревожащий и преследующий их. Сумасшедшая гонка и ужас перед этими чудовищами, насыпи газопроводов и железных дорог, отсутствие водоемов и скудный корм — за всем этим тысячи трупов, устилавших их путь.
И вот, наконец, долгожданная летовка — озеро Тенгиз. Это отдых… Здесь стадо проведет остаток лета, залечит разбитые в кровь ноги, наберет вес.
…А на заре розовым облаком поднялась в небо стая фламинго. Над белыми ковылями, над тихими озерами кружились они, соперничая с красотой утра, нежные, как яблоневый цвет. И день начался. Величественные пеликаны и прекрасные лебеди покинули свои убежища и тихо заскользили по узким протокам. Проснулись цапли, вышли на кормежку журавли. Двинулись тихонько сайгаки, с хрустом ощипывая прохладную росистую траву. Маточное стадо вновь стало пополняться — к нему присоединились рогачи, ходившие отдельно, да молодняк, уже подросший, намного увеличил стадо. Вновь по ночам их стали беспокоить волки. Вырастив потомство и оторвавшись от логова, они опять ходят за стадом, только стаи их удвоились.
…Безбрежными волнами огромное сайгачье стадо катится по земле, заполняя низины и овраги. Движется к водопою. Гул от него стоит над землей, и мощь стада поражает. Первые уже пьют, а последние еще теряются на горизонте. Но никакой сутолоки, давки на водопое нет. Напились, уходят, не задерживая следующих, только после каждой партии они все глубже входят в воду, чтобы напиться чистой воды, и последние пьют, уже стоя по горло в воде или плавая.
Совсем незаметно теплые дни сменяются прохладными: с дождем и ветром тихо идет осень. Уж ночи стали холодные, и летняя шубка не греет. Вытоптаны и объедены до последней травинки летние пастбища, пора в обратный путь.
…Снег застал их на середине пути, и крупные хлопья его с ветром забивали глаза, мешали идти. Быстро стемнело, и стадо сгрудилось, повернув от ветра, шумно дыша и вздрагивая от непривычного еще холода. Пурга усиливалась, и вой ветра уже заглушал шум и фырканье стада. Какой-то отдаленный гул насторожил их, и волна сайгаков качнулась, развернувшись к ветру, и, пройдя немного, вновь сгрудилась, тревожно блея. Опять все затихло, лишь слышны были ветер и дыхание стада. И вдруг острый, режущий луч света прорезал тьму, еще один, еще… Сайгаки замерли в слепящем их свете, стадо шарахнулось и, ничего не видя, закружилось на месте, испуганно храпя. Резкие голоса людей и шум моторов толкнули их в темноту из страшного залитого светом круга, но гром выстрела погнал их обратно, и свист пуль ускорял их бег. Одни падали молча, бьясь в предсмертных судорогах и разбрызгивая кровь по первому чистому снегу, подранки, обожженные болью, устремились в темноту вместе с остатками стада, но белый ищущий луч, словно щупальце, находил и выхватывал их, обрекая на гибель. Когда выстрелы смолкли, буря, казалось, завыла и застонала еще сильней, и кружащийся снег в лучах прожекторов напоминал рой бабочек, летящих на огонь. Белые туши сайгаков устилали высвеченный круг, и стая хищников-людей щелкала затворами, добивая раненых…
* * *
1. Такыр (тюркское — гладкий, ровный, голый) – 1) дно периодически пересыхающих озер, расположенных в районах распространения глинистых пород пустынных и полупустынных зон. 2) Тип почв, образующихся на плоских глинистых понижениях в пустынях и полупустынях. Такыры почти лишены растительности; на них встречаются лишь водоросли и лишайники. БСЭ. — М., 1976, т.25, с.667.
2. Чинк (литературная форма; казахское и туркменское шын) – обрыв, уступ, ограничивающий плато или небольшие столовые останцы. Чаще всего чинком называют обрывы плато Устюрт. БСЭ. — М., 1976, т.29, с.606.
Лариса Мухамедгалиева